Тридцать верст для москвича с мотором - не расстояние. Тем более по уже не раз езженной дороге. Вот снова мелькнул телеграфный столб, кандидат на место в Центре Жоржа Помпиду. Вот ставшая родной заправка. Мы снова во Пскове. Есть еще время до вечера, последнего вечера в древнем городе. Мы решили прогуляться, но не утруждать себя пешими похождениями, как в первый день, а между Запсковьем и Завеличьем передвигаться на машине.

На левом берегу Великой есть, так сказать, смотровая площадка. В туристических схемах она никак не обозначена. На местности - тоже никак. Просто от тротуара (тропинки) набережной в сторону захламленного берега отпочковалась железобетонная плита, оборудованная покосившимися перилами. Растущие вокруг деревья несколько мешают наслаждаться панорамой Крома, растянувшегося по всему противоположному берегу. Вот правее, за ржавеющей на брюхе когда-то самоходной лоханью - неплохое место для съемки. Пара метров над водой, простор, есть куда штатив приткнуть. Только сзади расположилась группа пикникующих местных.

Однажды, еще работая в прокуратуре, в одном отказном материале наткнулся я на такое объяснение: "…Нам надоело пить на кухне. Хотелось выпить и посидеть на природе. Мы купили еще две поллитры и сели у кустов, на коллектор системы канализации. Потом повздорили…" И дальше, по накатанной, вроде "суд-сибирь".

Ну так вот, сидящие у меня за спиной местные так же выбрались на природу: прямо - река, слева - скособочившееся в ржавой заводи бывшее плавсредство, справа - крашеный одной только ржой глухой железный забор. Центр композиции - газетка с бутылкой. Красотища.
- Ну, будем! - Четыре пластиковых стаканчика мягко соприкоснулись друг с другом. Четыре видавших виды желудка обреченно приняли пополнение.
- А где Танечка? - Дохрустев чем-то с вилки и утерев губы, женщина попыталась выпрямить шею и, озираясь, позвала дочку: - Та-а-ня-а!
Таня, девчушка лет восьми, со своим сверстником-кавалером возились внизу, у воды, с интересом разглядывая прибившийся к берегу мусор. Слова матери до ее сознания не долетели, поскольку она сама находилась вне пределов видимости отдыхающих. Но этого и не требовалось, мадам, посчитав свой материнский долг исполненным в полной мере, снова подставила стакан под булькающую струю и выпала из воспитательного процесса. В осадок.

Когда шли назад по набережной, я задержался напротив устья Псковы, прицелился в видоискатель. Потом смотрю, Аленка с Машей мимо мужика какого-то прошли и улыбаются. Пригляделся - у него на шее явно свежекупленный EOS-300 висит. Я мимо со своим наперевес прошел, тоже улыбаюсь. Коллеги! Москвичи, наверное, у питерских аппараты приличного уровня - уже редкость. Точно - москвичи: у их "четверки" номера "77".

Метров за 20 до Опеля стояла припаркованая у бордюра пожилая "Мазда". С некоторой завистью повернули мы свои головы, глядя на ее сверкающие чистотой черные борта, и стараясь при этом не думать, как исхитриться, не испачкавшись, залезть в нашу машину, ставшую похожей на финишировавшего участника "Париж-Дакар".
- Нравится тачка? - На перилах смотровой площадки сидел самодовольно усмехающийся парень лет двадцати, каждая его рука обнимала за плечи по хихикающей девице. - Могу прокатить!
Первый парень на деревне. Типа, крутой и все дела, в натуре, чики-чики. Девчонки должны были просто отпасть и тоже примоститься к нему под крылышко… Мы молча попрощались с дешевым фраером, развернувшись на нашем глязнуле, и поехали на другой берег, к устью Псковы.

Заряженная в камеры Fuji Press 800 позволяла отсекать такие выдержки, что мы с Аленкой просто диву давались. Но для съемки против света эта пленка совершенно не годится, слишком уж она чувствительна. Но это выяснилось уже после проявки. А пока мы охотились на заливаемые завершающим дневную прогулку солнцем стены, башни, храмы, открывших навигацию босых мальчишек на плотах.
- Вась, гляди, - один из гребцов поднял голову и помахал нам рукой, - нас на видеокамеру снимают!
Размеры фотоаппарата с телевиком разительно отличаются от, наверное, более привычных мыльниц. Ну и ладно, видео так видео. Не обидно. Я же знаю, что я именно фотографирую. Что именно за фотокадром полез на стену по разрушенному торцу. Что именно ради… Ох, чего же ради я в эту дыру полез?! Тут, на покатой крыше на крепостной стене, довольно страшно, вниз лучше вообще не смотреть! Ах, да, фото! Щелк! - и обратно, вниз, сгонять с верхотуры Аленку, позирующую Маше на развалинах башни, с трудом при этом удерживаясь на осыпающихся камнях. Все вниз! Наверху здорово, но просто-напросто опасно.

Солнце садилось. Аленка, глядя в карту, искала еще что-нибудь достойное внимания. Выбор пал на церковь Св.Елены. Поехали.
Чтобы подобраться к церквушке, нам пришлось прокатиться по совершенно не мощеным улицам, распугивая отчаянным нырянием в рытвины окрестных собак и обвешанных чудовищных размеров спойлерами Москвичонков-408. Храм стоял на очень живописном крутом берегу Псковы, напротив облюбованного для прогулок кладбища. Пока я расчехлял аппарат, Аленка с Машей уже вовсю потешались, наблюдая за приставаниями бежевого окраса здоровенной ухоженной кошки с огромными глазами к не менее внушительных размеров рыжему коту, тут же окрещенному нами Чубайсом. Его наглая усатая морда заняла, в итоге, все наше внимание, и мы, довольные, уехали, лишь мельком глянув на цель приезда через прицелы пентапризм.

Забыл сказать, наше путешествие совпало по времени с празднествами, предшествующими наступлению светлого праздника Пасхи Господней, который в этом году пришелся на воскресенье, пятое мая. На Пасху мы намеревались уже вернуться домой и поехать по гостям, по родственникам. Яичек понадарить, похристосоваться. При этом учитывалась очевидная неизбежность наступления усталости и полное отсутствия по приезду времени, достаточного для приведения заурядной продукции Насестсельхозкурамнасмехпрома в приличествующий празднику вид. Цветная эмаль, инкрустация там какая-никакая, клеймо фуфаберже или фирменный арнаутский лейбл приладить. На худой конец, просто в луковой шелухе сварить - и на то время нужно. И освятить их тоже где-то нужно. Поэтому нами был избран промежуточный по затратам и осуществленный за день до отъезда вариант декорирования яиц, проваренная в красках и облепленная наклейками скорлупа была в целости доставлена во Псков и ждала, когда ее оросят слетевшие с батюшкиной кисточки капли воды.

Проезжая через вечерний город, случайно наткнулись на интересный в архитектурном смысле храм, до которого Аленка отважно собиралась дойти еще в первый день. О его православности напоминает только классических форм купол, в остальном - это кирпичный католический вытянутый в длину костел. Изучив вывешенное у входа расписание богослужений, мы поняли, что привезенные из далекой и постепенно становящейся какой-то нереальной Москвы яйца, мы сможем освятить назавтра либо здесь, либо в Святогорском монастыре в Пушкинских горах. Завтра и решим, а пока поехали, забросим оптику в номер, поставим машину и пойдем ужинать, со "Снежинкой" и Псковом прощаться.


Картина, открывшаяся нам, когда мы вышли из гостиницы, обескураживала и настораживала одновременно. На том месте, где мы на десять минут оставили отдышаться нашего трудягу запылёпеля, тускло поблескивая в спустившихся сумерках полированными боками, стояла чистая симпатичная иномарка. У колес на корточках суетливо возились два чумазых пацаненка. Глаза, видевшие на довольной морде машины привычные цифры госномера, убеждали мозг, что это мой Опель, косивший глазами-фарами на орудующих тряпками и ведрами ребят. Окей, а то я уж было подумал, что колеса откручивают. Уж прости, Опелек, что не сами тебя моем, а псковские тинэйджеры-волонтеры.

Распознав в подошедших хозяев, один из пареньков выпрямился, готовясь вести дела передвижной артельной автомойки на вербальном уровне.
- И сколько же вы хотите за свой сервис? - спросил я, думая, как ребята намеревались получить оплату, если бы машина осталась у подъезда до утра.
Гендиректор "Double Wedro & Enterprise", не моргнув глазом, бодро и деловито ответил:
- Триста!
Я с трудом удержался от желания расхохотаться. "Триста тридцать! Каждому!"
- Триста чего? - переспросил я. - Родной, услуга очень к месту, но не настолько.
- Ну хоть сто пятьдесят заплатите, - поспешно продолжил переговоры пацан, увидев, как девушки уже ушли, а я сделал движение, наглядно и доступно иллюстрирующее мое стремление без промедления к ним присоединиться, - Мы же работали!
- Знаешь, сколько мойка машины в Москве стоит? Всего-то стольник! Это в Москве, понимаешь?
Я не успел просветить отрока о почетном месте, занимаемом нашей столицей в списке самых дорогих городов мира. Своим ответным аргументом он сразил меня наповал, заставив внутренне согнуться пополам от смеха.
- Нуу, так то Москва-а-а, - протянул он и, прямо глядя в глаза, сделал многозначительную паузу. Мол, осознал, москаль, куда попал? Здесь вам не тут!
Воистину, нахальство - второе счастье! Хоть и читалось в его глазах мятущееся опасение: "Заплатит или уйдет?", внешне он старался быть спокоен. Что ж, такое мастерство должно быть вознаграждено. Тут талант нужен, второму, который в это время домыл последний колесный диск и приступил к протирке насухо стекол и зеркал, работать было несколько проще.
- В общем, так! - сказал я и полез за портмоне, - Сто рублей. Исключительно за ручную работу и своевременность.
- Но нас же двое, - юный предприниматель почувствовал почву под ногами и уверенно пошел в контратаку, - сто пятьдесят в самый раз будет.
- Двоим здесь делать нечего, - немного резко возразил я, - я его за 20 минут без ансамбля мою. Но так и быть, по 10% на брата накину. Итого - сто двадцать. На этом все.

Пока Опель, довольно порыкивая, катился к стоянке, я смотрел в аккуратно (даже настройки не сбили, молодцы!) вымытые зеркала на уходящих во двор дома через дорогу двух сорвавших куш пацанят с ведрами. На самом деле, эта работа здесь стоит 30-40 рублей. Но не жалко, честное слово!

"То Москва-а." Это не Рио-де-Жанейро, не Париж. И не Москва. Псков. Сам по себе, свой собственный. Проник в нас этот город, повеселил напоследок, напоил городским, но чистым воздухом, "Снежинка" в последний раз накормила нас до отвала, убаюкала сытыми желудками до прощального утра. Вставать завтра рано, надо выспаться…